За два года до смерти Евгений Леонов очень точно и емко охарактеризовал
суть театрального искусства: "Не под музыку, "под сердце" свое играть
надо..." Ему это удавалось (вспомним молитву Тевье, чеховского Иванова
в исполнении Леонова), точно так же, как удавалось "играть под свое
сердце" Анатолию Папанову, Евгению Евстигнееву, Борису Андрееву -
великим русским актерам. Неужели их время ушло безвозвратно и жесткие
ритмы нынешнего века напрочь заглушили негромкие темы бескорыстия,
доброты, несуетности, простого человеческого тепла?
Я рассказала Андрею Леонову (артисту театра "Ленком") о том, как
встретилась зимой 92-го с его отцом - в заснеженном Иерусалиме: когда
интервью подходило к концу и разговор свернул на житейские темы -
каково живется бывшим русским в Израиле, есть ли будущее у их детей, я
упомянула о том, что моя дочь учится в школе искусств и собирается
стать актрисой. "Тяжелый это хлеб, - вздохнул Евгений Леонов и,
подумав, добавил: - Знаете что, дайте мне ваш телефон, я с ней
поговорю". Мне в тот момент подумалось: "Секундный порыв. Забудет".
Концерты у него шли тогда каждый день в разных городах Израиля. И
поселили Евгения Павловича в ужасных условиях - снег таял, квартиру
затапливало... А он не забыл. И говорил с 13-летней девочкой довольно
долго, рассказывая ей о том, что жизнь актерская - это не только цветы
и аплодисменты, но чаще слезы и пощечины (дочь потом вспоминала, что в
первый момент подумала, что ей звонит Вини-Пух, которого она сразу
узнала по «голосу» - Ш.Ш.).
- А вот тебя, видимо, отец не сумел отговорить, - говорю я Андрею Леонову.
- А я, кстати, в детстве о профессии актера и не мечтал, - отвечает он.
- У меня были более глобальные планы - поступить в отряд космонавтов
или выучиться на водителя-дальнобойщика. А актер, думал я тогда, это
несерьезно. А потом как-то само собой, без особых обсуждений в семье я
начал готовиться к поступлению в Щукинское. Отец как-то смирился с
этим. Наверное, он и не видел другого пути для своего сына. Учился я
очень плохо - ну куда мне, бедному, еще, как не в артисты? Ну а когда
отец смирился, он был все время рядом и направлял меня - неназойливо,
исподволь...
- Как ты относился к славе отца?
- Первое время у меня были комплексы. Я даже стеснялся признаваться,
что я сын Леонова, когда меня об этом спрашивали. И еще меня ужасно
раздражало, когда мы с ним куда-то шли (чаще всего - на футбол), вокруг
отца тут же образовывалась толпа, и я чувствовал себя лишним, ненужным,
ревновал отца ко всем этим людям.
- Ты проработал в "Ленкоме" вместе с отцом 14 лет, играл с ним в одних
спектаклях, снимался вместе в фильмах. Имя отца тебе мешало или
помогало?
- Иногда мешало. Когда я пришел в театр, конечно, было некое ощущение,
что я оказался там "по блату". А тут еще в "Известиях" напечатали
письмо какого-то рабочего о "династиях", мол, в Театры берут по блату,
и я, конечно же, воспринял это на свой счет. (Андрей и не подозревает,
что драматические роли его отец, считавшийся прирожденным комиком,
начал играть отчасти благодаря своему сыну. В одном из интервью он
рассказывал: "Я был в свое время совершенно огорошен, когда еще во
время съемок "Полосатого рейса" режиссер Владимир Фетин исподволь начал
уговаривать меня сняться в роли Якова Шибалка в "Донской повести". Мы
снимаем незатейливую комедию, повар Шулейкин, которого я играю, бегает
среди тигров с голым задом, а режиссер говорит: будешь играть
драматическую роль! Значит, увидел он что-то во мне, почувствовал,
какой я в жизни, КАК Я С СЫНОМ ВОЖУСЬ, понял и затаенное желание. Потом
я получил за эту первую свою большую драматическую роль приз
"Серебряный павлин" на международном фестивале в Дели" – Ш.Ш.)
- Надо сказать, что в "Ленкоме" собралось довольно много "детей": Маша Миронова, Александр Лазарев, Александра Захарова, ты...
- Это постепенно набралось. А пришли мы в "Ленком" в разное время. Я -
в 80-м, Саша Захарова года через три, Саша Лазарев - лет пять назад, а
Маша Миронова -только в нынешнем сезоне.
- А у тебя была возможность уйти в другой театр?
- Да, была. Я хорошо "показался" в Театре Маяковского, но решил все же
пойти в "Ленком". Я ведь вырос за кулисами этого театра, видел все его
спектакли, бывал на репетициях. Знал актеров (некоторые из них были
близкими друзьями отца и часто бывали у нас дома). В театральном
училище у меня были какие-то иллюзии, но они потом очень быстро прошли.
Конечно, кого-то мой приход в театр раздражал. И я переживал из-за
этого настолько, что решил пойти в армию. Меня тяготило ощущение, что
всеми своими ролями я обязан знаменитому папе, который работает в
театре. Захотелось отвалить подальше от этих проблем, испытать себя.
Родители ужасно переживали по поводу моего решения. А Марк Анатольевич
(Захаров, режиссер «Ленкома». - Ш. Ш.) меня вызвал и сказал: "Зачем
тебе служить? Театр поможет". Но я уперся.
(Судя по всему, Андрею неизвестно, что на самом деле его отец очень
гордился этим его поступком. Сам он, человек абсолютно нетщеславный, не
мог скрыть своей родительской гордости, когда рассказывал мне памятной
зимой 92-го о том, что его сын САМ пошел в армию, отказавшись ото всех
уловок, которые ему предлагали – Ш.Ш.)
- Ты испытал на себе "дедовщину"?
- Нет, но я все это видел.
- Армейские "деды" знали, чей ты сын?
- Знали.
- Поэтому тебя не трогали?
-Думаю, да.
- А вообще драться тебе приходилось?
- Да, но не так часто. И в училище, и в армии, и на улице бывали всякие
стычки. Я занимался каратэ, но это не имеет значения - когда начинаешь
звереть, можно победить и безо всякого тренинга. Мой приятель был
офицером в Афгане, как-то мы с ним заговорили об этих проблемах, и он
сказал: "Знаешь, для меня сейчас главное - не убить". Видимо, он
накопил в себе такую отрицательную энергию, что малейшая обида могла бы
вызвать у него страшную, неадекватную реакцию.
- У тебя много друзей?
- Да нет. Я на тусовки почти не хожу. Люблю сидеть дома. Правда, вот
сейчас купил в Израиле рюкзак, буду ходить по лесам и долинам.
- Ты турист?
- Нет, но теперь придется им стать. Подкуплю всю остальную амуницию...
- В России путешествовать одному небезопасно.
- А я вооружусь. Каска у меня стальная есть, я стащил ее .в театре (был
у нас такой спектакль "В списках не значится"). Бронежилет у меня тоже
есть - в армии я служил сначала в танковых войсках, потом в разведбате.
Я нацепляю на себя эту амуницию в минуты отчаяния. Знаете, у актеров
есть страсть к переодеваниям...
- В минуты отчаяния?
- Ну да, да, да... Остатки мужества таким образом восстанавливаю в себе, - смеется.
- А насколько сильным человеком был твой отец - при его бесконечном добродушии - и жизненном и экранном?
- Он и в самом деле был очень добрым человеком. В свою маму пошел.
Бабушка была очень полная, добродушная, тактичная. Лето наша семья
обычно проводила в деревне Давыдково под Клином, и я запомнил, что
бабушка всегда всех провожала, стояла у калитки и махала рукой. Такой
она осталась и на своей последней фотографии.
Отец дружил с футболистами, любил их, часто ездил к ним в клуб,
настраивал перед матчами, и они ему отвечали такой же любовью. Отца уже
нет, а они его не забывают, навещают нашу семью.
Сколько я его помню, он вечно занимался чьими-то проблемами - выбивал
квартиры для артистов, но при этом никогда не был в дружбе с
влиятельными людьми. Просто он умел находить со всеми общий язык, был
так обаятелен, что ему трудно было отказать. Для себя и для своих он
просить никогда не умел. Когда я женился, мы годы жили с ребенком в
крошечной однокомнатной квартирке (мне приходилось спать на кухне), я и
сейчас там живу.
В незнакомой компании отец был очень стеснителен, сидел скромно, в
уголке. К славе своей относился иронично и вообще был очень
неуверенным, сомневающимся человеком, нуждался в поддержке, был раним,
легко обижался, переживал.
Что же касается того, сильный он был или нет, - однажды случилась такая
история. Евгения Урбанского решили уволить из Театра Станиславского,
где отец тогда работал. И вот когда этот вопрос обсуждался на собрании,
отца настолько возмутило то равнодушие, с которым актеры говорили о
своем товарище, решая его судьбу, что он буквально рассвирепел, сорвал
с себя пиджак и начал его топтать.
Он вообще не мог вынести предательства. Правда, проходило какое-то
время, и он все прощал - людей из своей жизни никогда не вычеркивал. Я
гораздо более жесткий, чем он, но, тем не менее, однажды и мне довелось
выступить в роли примиряющей стороны и даже заработать ООНовский значок
миротворца. А было это так. Мы дружили с одной семьей. Потом что-то
произошло, и отец лет десять не общался с дядей Володей. А тот стал
дипломатом, работал в США. Там мы и встретились, когда были в Нью-Йорке
на гастролях. Дядя Володя пришел на спектакль, и я решил во что бы то
ни стало помирить их с отцом. Буквально настоял на этой встрече - было
это незадолго до отцовской смерти. Отношения были восстановлены, а я
получил от дяди Володи необычный подарок - миротворческий значок ООН.
Иногда ношу.
- А твоему отцу приходилось выступать в роли миротворца?
- Очень часто. Если на улице вспыхивала ссора, он считал своим долгом
вмешаться и шутками свести все на нет. Когда вышел фильм "Джентльмены
удачи", это было совсем просто. Стоило отцу сказать реплику из фильма -
что-нибудь типа "пасть порву, моргалы выколю", как все начинали
смеяться. А вот в последние годы это уже не срабатывало. Помню, как в
Ялте он стал свидетелем мафиозной разборки возле пивного ларька, и по
старой привычке пытался нейтрализовать все шутками, а эти крутые ребята
его тихонько отодвинули: «Извини, Палыч, но мы без тебя разберемся.
Все.". Времена были уже не те.
- Когда я встречалась с твоим отцом, он очень тепло отзывался о Тимоше
- дворняжке, которую ты подобрал на улице и принес в дом. Она до сих
пор в вашем доме?
- Отец очень любил всех наших животных - Тимошу первого, Дуню, Тимошу
второго - все были подобраны мной на улице. Он сердцем прикипал. Тимоша
второй – не получившаяся овчарка, очень умный и добрый пес, похож
характером на папу. Он всеобщий любимец. Недавно на гастролях в
Днепропетровске мне стало тоскливо, я пошел на птичий рынок и купил
серого крысенка Пашу. Он тоже перекочевал в родительский дом. Мама
безумно любит животных, полюбила и Пашу. А бабушка первое время его
боялась, а теперь не отходит от клетки. Когда мама на работе, ей
одиноко, и она часами разговаривает с Пашей...
- А кто был в вашей семье лидером?
- Не знаю. У мамы, конечно, были волеизъявления, но папа умел их
смягчать. Из всех поездок он привозил подарки и букеты - в огромном
количестве, любил, чтобы в доме было много цветов.
- В последние годы многие актеры "Лейкома" ударились в коммерцию. Как к этому относился твой отец?
- Ты знаешь, он и сам подумывал об открытии ресторана. Жизнь в Москве
стала слишком тяжелой, сложно было выживать. У отца было огромное
желание ни от кого не зависеть. Эти концерты, с которыми ему
приходилось ездить по стране, были иногда унизительны. Пришлось ему
однажды сняться и в рекламе. Он этого всего не любил.
- Когда он пережил клиническую смерть, ты был с ним?
- Да, это случилось в последний день гастролей в Германии. А мы с ним
накануне повздорили. Обычно отец первым шел на мировую, но тут не
успел. Я не ожидал такого поворота событий и страшно винил себя потом.
А в тот момент, когда мне сообщили, я недооценил серьезности момента,
думал, что у него микроинфаркт, полежит, подлечится... Но когда я
приехал в больницу и увидел отца без сознания, с трубками, опутанного
проводами, вот тут мне стало плохо. Труппа улетела, а я остался. Немцы
оказались порядочными людьми, во всем помогали, подкармливали меня. Так
я прожил там около двух месяцев. После операции отец довольно быстро
пришел в себя, но какое-то время не узнавал нас с мамой.
- Как он жил последние годы? В ту зиму, когда мы встретились с ним в
Иерусалиме, он говорил: "Сижу, смотрю в стенку... Неизвестно, как этот
остаток жизни прожить: пугаясь, на печке, с градусником под мышкой, или
в полную силу, словно каждый день - последний?"
- Отец прожил эти годы очень активно. Мы даже ругались с ним по этому
поводу. Ему рекомендовали соблюдать диету, чего он, конечно, не делал.
Он любил поесть и никогда себе в этом не отказывал. И вот что
интересно: немцы, выписывая отца из больницы, говорили, что ему надо
активно включаться в жизнь и много работать, а российские врачи из
кардиоцентра, напротив, "прописывали" покой: "Ну что вы, Евгений
Павлович, зачем вам. сейчас работать? У вас есть дача, сидите, смотрите
в окошко, грибы собирайте. Вы в своей жизни уже все сделали. У вас и
имя, и слава. Зачем вам лишние беспокойства?» Я думаю, что если бы он
их послушался, то прожил бы еще меньше. Отец до последнего ездил на
гастроли, концерты, чувствовал, что он нужен.
